Роль публичной дипломатии

«Креативная дипломатия» («КД»): Начнем с практических вопросов, а именно с деятельности Вашего Центра востоковедных исследований, международных отношений и публичной дипломатии. Нам особенно интересна «публичная дипломатия» - по Вашему мнению, какую роль данный компонент играет в международных отношениях?

Владимир Аватков: Существует огромное количество видов, форм дипломатии. Публичная дипломатия – это компонент, который обязательно должен присутствовать в государстве, для этого должна быть целенаправленная политика для формирования данного типа дипломатии. Пока это новая сфера, государство еще не до конца осознало все возможности, которые таит в себе публичная дипломатия. Но я думаю, чем дальше мы будем двигаться вперед, чем активнее будет становиться российская политика – переходить от оборонительных императивов к императивам наступательным, - тем больше роль публичной дипломатии будет расти.

Как и в любой профессии, в любом направлении важно, что делают конкретные люди на местах. В этом кроится ключ к успеху: от того, как каждый из нас будет действовать в своих центрах, некоммерческих организациях, будут зависеть результаты, в том числе по направлению публичной дипломатии.

«КД»: Сказывается ли международная конъюнктура, как, например, осложнения в отношениях с Турцией, на условиях работы Центра?

Владимир Аватков: Нет. При изменении мировой политической среды не должно меняться качество самой научной, образовательной и публичной деятельности. Может меняться риторика. Наша задача - так воздействовать на молодое поколение исследователей, чтобы они не менялись в зависимости от сложившейся конъюнктуры, но занимались далее исследованиями – максимально объективно и при этом субъективно в плане того, что именно они являются исследователями и понимают цели своей работы. Зачастую исследователи, получая те или иные гранты, участвуя в публичной деятельности, не понимают, кто и во что их вовлекает. Этому пониманию нужно учиться, начиная со студенческой скамьи.

«Мягкая сила» Турции

«КД»: Теперь перейдем конкретно к Турции. Как Вы оцениваете потенциал «мягкой силы» Турции в мире? Где этот потенциал наиболее силен?

Владимир Аватков: Надо в первую очередь сказать, что Турция кардинально изменилась. Раньше была Турция вестернизированная, ориентированная на Запад. Это время проходит - Турция начала больше ориентироваться на себя и на Восток. Партия справедливости и развития – умеренная исламская партия, ориентирована на Восток, но пользуется западными технологиями, что достаточно нестандартно. Очень многие из руководства Партии справедливости и развития получили образование на Западе, прекрасно представляют себе, что такое «мягкая сила», какие существуют инструменты воздействия.

Важно рассмотреть, во-первых, какие Турция формирует интеграционные поля через «мягкую силу», и, во-вторых, каковы сами инструменты воздействия. Самый простой фактор, которым пользуются турки, - это этническая принадлежность. На постсоветском пространстве возник целый ряд новых тюркоязычных государств. Эти государства стали первой мишенью Турции для апробации «мягкой силы». В 90-е годы для Турции стало очевидно, что скоростной интеграции этих государств быть не может – тюркоязычные государства только потеряли одного «старшего брата», нового «старшего брата» они приобретать совершенно не хотят. Но затем турки перешли к стратегии на долгосрочное влияние, на формирование будущих элит. Делать это начали через целый ряд механизмов. Например, на постсоветском пространстве открыто огромное количество турецких школ, которые обучают не турок, а местных жителей – не из очень богатых семей, но при этом талантливых, серьезно отобранных для обучения в этих лицеях. Затем из них выделяют целый ряд категорий. Часть из них продолжает обучение в местных вузах (им помогают поступать туда), часть отправляется на обучение в Турцию, получает бесплатные стипендии. Они либо возвращаются обратно, либо остаются там (тогда это утечка мозгов). Если возвращаются обратно, то начинается воздействие на местные элиты. Постепенно им помогают найти работу, открыть свой бизнес – в этом, в том числе, «мягкая сила» Турции.

Кроме того, существует целый ряд организаций, которые эту «мягкую силу» так или иначе транслируют. Это такие организации как ТюрКСОЙ, ТИКА и ряд других. Интересно, что турки для воздействия на тюркоязычные страны задействовали нестандартные типы интеграции. Стандартные типы интеграции основаны на экономике, а турки используют образование, науку и только потом экономику. Существует большое количество турецких организаций, которые действуют в данных сферах, например, турецкие лицеи, двусторонние образовательные учреждения (например, существует Казахско-турецкий институт); создана Тюркская академия наук с центром в Анкаре. Затем это политические и экономические инструменты – существует целый ряд организаций, например, таких как Парламентская ассамблея тюркоязычных стран. Это все - инструменты «мягкой силы» государственного масштаба, а есть еще большое количество некоммерческих организаций, которые выдают гранты и постепенно подчиняют себе все, что связано с изучением Турции на местах. Эта картина была бы неполной, если не вспомнить, что практически многие эти организации совсем недавно слились в одну: в 2009 году был основан так называемый Тюркский совет – интеграционная группировка, которая ввела в свой состав очень большое количество НКО. Это касается «мягкой силы» Турции в рамках формирования такой подсистемы международных отношений как «Тюркский мир». На такую систему легче всего воздействовать, но этим все не ограничивается, это самое ближнее кольцо интеграции.

Есть более отдаленные кольца. Влияет ли Турция на тюркоязычные народы России? Влияет. Мы можем посмотреть на пример Татарстана, который в последнее время проявляет активную самостоятельность, и мы увидим очень серьезное влияние Турции. Влияет ли Турция на государства Кавказа? Первым торговым партнером Грузии является Турция. В рамках программы «Партнерство ради мира» НАТО обучение грузинских военнослужащих проводили именно турки.

Затем можно посмотреть на Ближний и Средний Восток и даже в целом на Африку. В Турции ежегодно проходят съезды представителей Африки, которым выдают гранты на определенную деятельность. Турция финансирует бедные регионы, выделяя наиболее талантливых людей, приглашая их в Турцию и проводя с ними различные симпозиумы и форумы. Турция чрезвычайно активна на Ближнем и Среднем Востоке, но «арабская весна» Турцию оставила несколько позади – она не успевала за изменениями, хотя эти изменения были для нее во многом позитивными. «Мягкая сила» Турции выражалась в первую очередь в позиционировании в арабских странах режима Эрдогана как новой модели. Если раньше Турция была моделью мусульманской страны светского толка, то сейчас Турция стала моделью умеренного исламского типа, которой захотели следовать многие страны в регионе. Почему Саудовская Аравия и Катар смотрят на это спустя рукава? Потому что Турция выполняет ряд выгодных для них задач – она становится связующим звеном воздействия на Европу. Кроме того, Катар и Саудовская Аравия втягивают Турцию в борьбу против Ирана.

В отношении Европы стоит вспомнить о достаточно больших диаспорах, которые проживают в Болгарии, Германии и т.д.. Стоит, например, вспомнить призыв Эрдогана к турецким общинам в Германии не интегрироваться в немецкое общество. В Германии действует огромное количество фондов, есть попытки влиять на немецкую элиту, достаточно успешные попытки ввести турок в немецкий парламент. Турция использует болезненные точки (кризис беженцев) для реализации своих идей воздействия. Последний пример, который я приведу, связан со смертью боксера Мохаммеда Али – Эрдоган полетел в Соединенные Штаты, чтобы представить весь исламский мир на похоронах этого боксера – т.е. даже в США он пытается использовать умеренный исламский фактор. Это было бы успешно, если бы семья Мохаммеда Али не воспрепятствовала его присутствию. Это попытка воздействовать на исламскую диаспору в США и в целом на арабский мир.

В чем был существенный неуспех «мягкой силы» Турции? В отношении Сирии и Ирака Турция попыталась перейти от классической «мягкой силы» к «жесткой силе», и здесь стало ясно, что в этом успеха быть не может. Турция стремится стать мировой державой, но у нее недостаточно для этого ресурсов. По самолету стреляет та страна, у которой нет других аргументов. Со временем, возможно, у Турции эти ресурсы появятся за счет влияния «мягкой силы» за рубежом и за счет того, что она стремится стать хабом. Но если Турция продолжит деструктивную политику в отношении Сирии и Ирака, то не факт, что она сможет вообще сохраниться.

«КД»: Встречает ли Турция противодействие влиянию «мягкой силы», например, в тех же арабских государствах?

Владимир Аватков: В «тюркоязычном кольце» воздействия этнический фактор очень сближает, и на этом турки играют. Хотя на самом деле между современными турками и тюркоязычными народами Центральной Азии огромная разница, но турки умело пользуются фактором далекого исторического прошлого. Здесь сопротивление достаточно мало. Связано это с силой Турции относительно стран ЦА и слабостью самих государственных систем ЦА.

Что касается арабского мира, то негативную реакцию деятельность Турции вызывает в Египте, где после свержения Мурси к власти пришло много военных, в Сирии, которая поражена цинизмом, который проявил Эрдоган. Негативное отношение внешняя политика Турции однозначно вызывает у части курдов, в определенных моментах у Ирана.

Израиль стоит особняком, но у Израиля с Турцией сложные отношения. Когда Турция была примером светской мусульманской страны или когда Израиль вместе с Турцией были в лоне США в рамках биполярной системы МО, то отношения были хорошие. Сейчас отношения достаточно напряженные. Этнический и религиозный фактор, на которых основывается «мягкая сила» Турции, не могут играть позитивную роль в Израиле. Более того, в апреле был саммит Организации исламского сотрудничества в Стамбуле, где Турция выступила с очень жестким предложением – в частности, предложила включить в повестку дня требования об освобождении оккупированных исламских земель. Под ними подразумевались Крым, Карабах и Палестина с Иерусалимом в качестве столицы. В итоге в декларацию был включен только вопрос Палестины с требованием немедленного освобождения "оккупированной исламской земли Палестины". Относительно Крыма была включена более мягкая формулировка с требованием к Генеральному секретарю следить за ситуацией на полуострове. В отношении Карабаха были достаточно жесткие формулировки.

Относительно религиозного инструментария, нужно понимать, что Турция пытается насадить свое понимание и традиции ислама – для этого строится огромное количество мечетей за рубежом, открываются исламские центры.

«КД»: В Турции преобладает государственные механизмы «мягкой силы» или частные?

Владимир Аватков: Наблюдается государственно-частный синтез: существуют сотни фондов и НКО, которые занимаются отдельными задачами. С истечением времени турецкий тип интеграции войдет в историю со своими идеями – интегрироваться нужно через разные поля и большое количество организаций. На государственном уровне работают международные организации, а на частном – НКО и фонды.

«КД»: Как «мягкая сила» Турции работает в России?

Владимир Аватков: На территории России после распада Советского Союза Турция начала активную деятельность – она открыла около ста лицеев, она пыталась финансировать отдельные исламские группировки на территории России, пыталась воздействовать на религиозно-общественную жизнь, в первую очередь, мусульманских народов России. Лицеи открывались не только в мусульманских регионах, но и в Москве, и в Санкт-Петербурге. Все это было направлено на формирование подконтрольной элиты. Турции удалось достичь достаточно многого на этом направлении, но когда Россия начала возрождаться в 2000-е годы, некоторые группировки были признаны террористическими на территории России, некоторые были запрещены. Большая часть этих лицеев была закрыта, потому что многие из них способствовали расширению экстремисткой деятельности. На сегодняшний день часть из этих лицеев функционирует, но уже с выпускниками этих лицеев во главе, с которыми намного тяжелее уже что-то сделать, так как это граждане РФ. Что сейчас делать с подобного рода учебными заведениями – вопрос очень существенный.

Что касается других институтов «мягкой силы» Турции, должен был открыться Фонд Юнуса Эмбре, центр Фонда функционировал только при Казанском университете. После того как самолет был сбит и убит наш пилот, он закрыт (но по последним данным планируется вновь к открытию). Произошедшее явилось прекрасным поводом закрыть целый ряд частных структур Турции, которые работали на турецкие деньги и занимались ничем иным, как разведкой на территории России или вербовкой местных жителей.

Бесспорно, бороться с внешним влиянием нужно, тем более, с влиянием Турции, которая ведет себя чрезвычайно нагло на территории России, но борясь с ним, мы должны создавать собственные инструменты на своей территории. Турция выдает деньги на исследования, на поездки в Турцию, на культурные мероприятия – это все должны делать и мы.

Сейчас Министерство культуры стало более активным в этом направлении. Кроме того, у нас создано прекрасное Агентство по делам национальностей, которое сейчас начинает чрезвычайно активную деятельность, и я верю, что это агентство сможет справиться со своими задачами, потому что люди, которые его возглавляют, чрезвычайно грамотны. Вопрос заключается в том, сколько времени на это потребуется. Турки работали здесь с момента распада Союза. Нам нужно усиливать политику в отношении собственных народов, чтобы никто не чувствовал себя изолированным, чтобы такие вопросы как «Что нам теперь – не дружить с Турцией?» не могли даже задаваться. Самое главное – это единство тех, кто проживает на территории России. На благо этого мы должны делать все: с одной стороны, не позволять это единство разрушать извне, с другой стороны, самим формировать его. На территории России проживает большое количество народов, в том числе тюркоязычных – они должны чувствовать себя в единой великой семье.

Более того, скажу: лучшая оборона – это наступление. Нужно не бояться вести такую же активную внешнюю политику, какую ведут турки и американцы.

«Мягкая сила» России

«КД»: Стоит ли России перенимать турецкую модель с этническим компонентом, в данном случае, с Русским миром? Или Вы находите это неэффективным?

Владимир Аватков: У меня есть такая мысль, что мы входим в эпоху возвращения идеи, идеологии, только идеи не глобальной, как построение коммунизма, а локальной. Идеология не сможет охватывать такое пространство, какое охватывала советская или американская идеология, противореча друг другу. Это будет эпоха мини-идеологий. В этом плане России надо найти свое место.

Идея Русского мира прекрасна, только ее надо реализовывать. В начале, надо определиться внутри страны, что такое Русский мир, чтобы потом говорить о нем. Я скажу крамольную вещь, но мне кажется, что слово «русский» должно стать наднациональным понятием, оно не должно быть национальным. В таком случае русский вопрос будет решен, мы сможем легче реализовать идею Русского мира. Тогда Русский мир сможет стать идеологией, которая соединит очень многие славянские народы, но и не только. Славянско-тюркское единство, собственно говоря, - это и есть Россия.

«КД»: Есть ли у России сейчас достаточно ресурсов, средств, чтобы создать свою альтернативу турецким инициативам на постсоветском пространстве?

Владимир Аватков: Турция тратит на научный фонд в неизмеримое количество раз меньше, чем мы на Академию наук. При этом Турция в последние годы вкладывает большие средства в свои вооруженные силы, создание турецких танков, ракет, спутников.

Вопрос не столько в наличии средств, а сколько в эффективном использовании. Насколько эффективно используются средства, выделяемые государством на «мягкую силу»? Насколько эффективно функционирует «Россотрудничество», скажем, в Турции? Они должны финансировать всевозможные проекты, связанные с Россией, воздействовать на местную среду, работать с толпами местного народа, выдавать гранты на исследования России, привозить на территорию России граждан Турции, показывать им, что Россия позитивна. Должна вестись целенаправленная работа. Ключевой вопрос не столько в наличии или отсутствии средств. Вопрос – в эффективном использовании финансов.